Мы довольно много говорили уже с вами о гигиене в Европе — в Средних и более поздних веках. И ни разу не касались общественной (в том числе, городской) гигиены в России.
А между тем эта тема должна быть ничуть не менее интересна.
Так что сегодня мы поговорим о Санкт-Петербурге.
Вообще говоря, это единственный город в России, который можно так или иначе сравнить с Парижем — по архитектуре, по организации пространства, по условиям жизни в нем.
Конечно, эти два города различаются весьма и весьма. Но другие российские города — в подавляющей части своей тогда малоэтажные и «полностью деревянные» — и вовсе сравнивать нелепо.
Итак, Санкт-Петербург… Датой его основания считают 16 (27) мая 1703 года, когда Петром I на Заячьем острове была заложена Петропавловская крепость — первое сооружение будущего города.
Г. Песис "Пётр I на строительстве Санкт-Петербурга" 1953 г
А поговорим мы сегодня о том, как решались проблемы личной и общегородской гигиены в Санкт-Петербурге в XVIII–XIX вв.
Санкт-Петербург называют городом каменным. Хотя в действительности очень и очень долго дома в Петербурге строились по большей части деревянными. Миф о «каменном городе» породил сам Петр Первый, издавший серию указов «о запрещении каменного строительства по всей России, кроме Петербурга, и о возведении в новой столице исключительно каменных, из кирпича, «образцовых домов».
«По «Статистическим сведениям о Санкт-Петербурге», всю первую половину XIX века деревянные дома составляли 2/3 городской застройки: в 1798 году из 6072 домов Петербурга только 1834 были каменными, а в 1833 году из 7976 домов — 2730. Ежегодно строилось примерно по 30 каменных домов». (Екатерина Юхнева «Петербургские доходные дома. Очерки из истории быта»)
Даже к концу XIX века город был каменным только в центральной части — та, что ограничена Крюковым каналом и Фонтанкой. Тут почти все дома были кирпичными (от 96 до 100 %).
На Петербургской же и Выборгской сторонах деревянные дома составляли большинство даже в конце XIX века.
«Из переписи 1890 года известно, что на Петербургской стороне на разных участках деревянные дома составляли от 52 до 87 % и на Выборгской стороне — от 54 до 85 %». (Е. Юхнева «Петербургские доходные дома. Очерки из истории быта»)
В XIX веке, в самой его середине, когда барон Осман, а с ним вместе — инженер Бельгран, вплотную занялись в Париже перестройкой старой системы канализации и водоснабжения, в Петербурге еще только начинали осмысливать степень загрязнения города и искать способы его, города, очистки.
Н. А. Некрасов в очерке «Петербургские углы», напечатанном в альманахе «Физиология Петербурга» (1845), рисует такую картину: «...В самых воротах стояла лужа, которая, вливаясь во двор, принимала в себя лужи, стоявшие у каждого подъезда, а потом уже с шумом и журчанием величественно впадала в помойную яму; в окраинах ямы копались две свиньи... не было аршина земли, на который можно было бы ступить, не рискуя увязнуть по уши».
В научно-популярном журнале «Здоровье» за 1874 год («Петербургские задворки», «Здоровье». 1874. № 2. С. 30—31.), например, писали: «Существующая на заднем дворе каждого дома помойная яма представляет собой отвратительнейшее явление. Сюда выбрасывают все ненужные органические остатки домового хозяйства, образующие громадную кучу, преющую и гниющую почти круглый год и испускающую из себя отвратительное зловоние».
Действительно, мусор и нечистоты в городе собирали в помойные и выгребные ямы, которые периодически, хотя и далеко не всегда своевременно, очищались. Об этом можно судить по количеству штрафов, наложенных на ответственных за вывоз… эээ… «органических остатков».
Количество отходов на единицу площади, которое производил город, многократно превышало способность почвы и воды к естественному самоочищению. Газеты и специальные издания писали о том, что в Петербурге тяжело дышать от нездоровых испарений, а вблизи кладбищ воздух «до того удушлив, что с трудом совершается служба в церкви». («Петербургский листок». 1869 г.)
Так как же решался в Питере вопрос городской гигиены в XVIII—XIX веках?
В Петербурге XVIII–XIX вв. отхожие места были двух видов — внешние и внутренние.
Внутренние — большие отхожие ямы под домами, куда собирались все испражнения и которые раз в месяц очищались «золотарями». Вот что рассказал про эти самые «нужники» капитан японской шхуны по имени Дайкокуя Кодаю.
Он попал в Россию после кораблекрушения. И в 1791 году был привезен в Санкт-Петербург. Когда он вернулся в Японию, его допросили. И он дал письменные показания, в которых детально рассказал все, что успел узнать обо всех сторонах «русской жизни». И о том, как устроены нужники — в том числе. Собранные в книгу и переведенные его показания вышли в России в 1978 году. Так вот он писал: «Нужники бывают большие, с четырьмя и пятью отверстиями, так что одновременно могут пользоваться три-четыре человека... Под отверстиями сделаны большие воронки из меди, [а дальше] имеется большая вертикальная труба, в которую все стекает из этих воронок, а оттуда идет в большую выгребную яму, которая выкопана глубоко под домом и обложена камнем.
Испражнения выгребают самые подлые люди за плату... Все это затем погружается на суда, отвозится в море на 2–3 версты и там выбрасывается».
Внешние же отхожие места — обычные, привычные нам, деревянные домики с отверстием в полу над выгребной ямой. Назывались они «ретирадниками». Пользовались этими нужниками дворники, уличные торговцы и жильцы подвальных этажей.
На один питерский двор приходилось в среднем по 5–6 ретирадников.
Аристократы ходили по нужде, как и французские и прочие аристократы, «дома»: не таскаться же в самом деле на улицу – попы морозить)).
Они пользовались ночными вазами и специальными (ровно такими же, как у Людовика XIV) «стульями».
«В туалетной комнате (или уборной) устраивалось некое подобие шкафа, в нем прятался умывальник, и стояли кресло-«удобство» для отправления естественных надобностей, туалетный столик с зеркалом хозяйки квартиры. Если не было специальной туалетной комнаты, то умывальник и подобное кресло находились в спальне за ширмой». (Е. Юхнева «Петербургские доходные дома. Очерки из истории быта»)
В XVIII веке нравы в отношении отправления естественных надобностей были довольно свободными. «На горшок» господа часто ходили прилюдно, почти не таясь.
Считалось, что кринолины вполне скрывают все, так что какая может быть неловкость!
«Существовали переносные сундучки, сидя на которых, даже можно было принимать гостей…
Один подобный сундучок экспонируется в Туалетной комнате Банного корпуса в Петергофе. Там рядом с ним — фаянсовая с цветочным орнаментом «ночная ваза». У представителей высших и средних городских слоев для отправления естественных надобностей служили фарфоровые или фаянсовые предметы по форме похожие на вазы или супницы, а у низших — простой горшок, жестянка или ведро». (Е. Юхнева «Петербургские доходные дома. Очерки из истории быта»)
Так же, как и во Франции того времени, решался «дамский вопрос» с отправлением естественных надобностей. Отправляясь в гости или на бал, дама прихватывала с собой и «бурдалю» — тот самый сосуд, формой своей напоминающий соусник, о которой я рассказывала в одном из своих постов.
Бурдалю обычно изготавливались из фаянса или фарфора и часто были очень игриво украшены.
Так, например, на бурдалю из петергофской коллекции изображён глаз и надпись на французском языке: «Он тебя видит, шалунишка!»
По легенде, название этих сосудов произошло от имени Луи Бурдалу, который во времена Людовика XIV читал такие длинные проповеди, что дамам, чтобы иметь возможность дослушать их до конца, приходилось брать с собой в церковь «дневные вазы».
(продолжение следует)