Цветы господина Ленотра

(Поздравление наших читательниц с 8 марта от Робина Каэри)

30 марта, 1661 г. Париж

- Плесси-Бельер, - негромко позвал Людовик, когда маршал уже переступил порог его опочивальни, собираясь уйти.

- Да, Сир! - услышав в этом тихом призыве просьбу о помощи, Франсуа-Анри развернулся и подошёл к окну.

Уткнувшись лбом в холодное стекло, Людовик наблюдал за тем, как одна за другой к парадному крыльцу подъезжали кареты придворных, спешно покидающих Лувр, чтобы успеть со сборами к внезапному переезду королевского двора в Фонтенбло.

- Вы поедете по улице дю Фуа? - ещё тише спросил король, не отрывая взгляда от кареты герцога де Креки, на крыше которой красовались золочёные шишки с пышными султанами из синих и белых перьев.

- Да, Сир. Мне придётся проехать по той улице, - также тихо, дрогнувшим голосом ответил маркиз.

- Отвезите для неё букет.

- Цветы? - не удержался от ироничного тона Франсуа-Анри.

Он не скрывал удивление, так как был свидетелем того, как отношения между Людовиком и Олимпией де Суассон зашли в тупик, и вряд ли можно было рассчитывать на её прощение ценой всего лишь одного букета цветов. Даже если это будут первые и самые прекрасные розы, зацветшие этой весной.

- А вы полагаете, что этого будет недостаточно? - поняв его сомнения, спросил Людовик и повернулся лицом к маркизу.

- Смотря для какой цели, Сир, - уклончиво ответил тот.

- Ни для какой! - сорвался на крик Людовик, не желая признавать безвыходность своего положения. - Ни для какой цели, - немного успокоившись, повторил он, - я просто оказываю графине знак внимания.

- Но не лично?

Какое-то время оба смотрели друг на друга, не произнося ни слова. Людовика сердила правота маркиза, тогда как последний мысленно задавал себе вопрос о том, насколько глубоко была задета гордость Олимпии де Суассон, и не нанесёт ли его визит ещё большего урона их отношениям с королём.

- Я не могу сделать это лично, - наконец вымолвил король. - Меня ожидают к ужину у королевы Англии. Моё отсутствие…

- О! Поверьте моему слову, Сир, ваше отсутствие с лёгкостью переживут и пережуют, - с усмешкой перебил его Франсуа-Анри. - А что не пережуют, то будет запито добрым анжуйским или испанским вином. Всё это пустяки, Сир! Ваше присутствие будет отмечено лишь в начале ужина. А потом вы можете исчезнуть из-за стола, и, поверьте, за длинными речами герцога де Креки и остроумными тостами маршала де Грамона Ваше отсутствие не омрачит общего веселья. Скорее покажется любопытным фактом. Но на этот счёт можно провести предварительную подготовку.

- И какую же? - Людовика заинтересовал, скорее, лукавый тон его друга, нежели смысл новой выдумки.

- Я пущу слух о том, что вас занимают последние штрихи в подготовке к приёму двора в Фонтенбло. Это вполне убедительно, тем более что я сам собираюсь выехать туда.

- И ваше инкогнито полетит прахом, - заметил Людовик.

- Не совсем, - поправил его Франсуа-Анри. - О моём отъезде будут говорить сегодня вечером в Лувре и в Пале-Рояле, но не более того. А в Фонтенбло меня не ждут до завтрашнего полудня. Разве что у наших недругов в арсенале не только длинные уши, но и длинные ноги.

- Или крылья…

Голос Людовика прозвучал неуверенно, но оба рассмеялись, не подозревая, насколько верной оказалась брошенная вскользь шутка.

- Итак! - оживившись, продолжал дю Плесси-Бельер. - Я поеду первым...

- Да! А я прибуду одновременно с вами. И букет роз будет приглашением на свидание. Вы передадите ей? Она будет ждать, я знаю! Ведь я же не ошибаюсь на собственный счёт?

- Я не могу ничего сказать за её светлость, Сир, - на этот раз дипломатичный тон маршала вызвал вспышку недовольства в глазах Людовика.

- Поезжайте! - резко сказал он. - Или нет! Сначала идите к господину Ленотру. Он пообещал мне, что срежет самые красивые розы для сегодняшнего вечера. Пусть он отдаст их вам, и тогда поспешите к ней. А уже потом отправляйтесь в Фонтенбло. Так будет лучше. Господа шпионы будут окончательно сбиты с толку.

- Вы полагаете, Сир, что хоть кто-то на всём белом свете поверит в то, что графиня де Суассон принимает мои ухаживания?

Одновременно с сарказмом в этом вопросе прозвучала и горечь, но Франсуа-Анри поспешил исправить свою оплошность, и насмешливо улыбнулся, показав рукой в сторону окна:

- Впрочем, люди могут быть до крайности слепы. Особенно, когда пытаются найти логику в сердечных делах.

- Вот именно! - согласился Людовик. - Тем более, что верить-то и не нужно: те, кому необходимо, увидят в этом только ваши попытки ухаживать за графиней. Этого достаточно.

- Я отправляюсь сейчас же, Сир! А когда ожидать вашего приезда?

- Я не заставлю долго ждать себя. За ужином я начну сразу же с поздравлений тётушке в связи с предстоящей свадьбой кузины.

Франсуа-Анри опустил глаза, скрывая свой интерес к тому, сколько времени у него было в запасе для того, чтобы добиться встречи с Олимпией и расположить её, если не к разговору с ним, то хотя бы к тому, чтобы дать согласие на внезапную встречу с Людовиком. Сердце глубоко и больно кольнуло, едва только он представил себе эмоции и чувства графини, которые вызовет весть о приезде короля. И даже вполне ожидаемое недовольство тем, что маркиз посмел явиться к ней в качестве гонца, может смениться на мимолётную милость... Но к нему ли? Нет, скорее к тому, кто послал его.

***

Ноги сами собой несли его по коридорам для прислуги, вниз по узкой лестнице, дальше через тёмные переходы к вестибюлю и, наконец, к выходу в Оранжерею. В этот поздний час мэтра Ленотра всегда можно было застать в его любимых садах, если только он не решил заблаговременно выехать в Фонтенбло.

Аромат первых весенних роз, едва распустившихся из плотно сжатых бутонов, ударил в нос, будоража фантазию и одновременно навевая приятные воспоминания.

- Да, сударь, в это время дня они особенно сильно пахнут! - довольный собой и своими питомицами произнёс королевский садовник, которого маркиз застал у огромного горшка с саженцем с огромной лейкой в руках. - Я помню о просьбе его величества. Сейчас же всё сделаю.

Этот покровительственный тон мэтра, который являлся полноправным властителем в королевских садах и парках, вызвал улыбку у дю Плесси-Бельера. Мало кто во Франции мог позволить себе сказать, что король обратился к нему с просьбой. Но именно к господину Ленотру Людовик приходил с тем, чтобы попросить об услуге совершить настоящее волшебство. Мэтр соглашался, но всякий раз резонно предупреждал его величество о возможном сроке цветения, и если он соглашался дать слово, то ему никогда ещё не доводилось нарушить его.

- Держите их аккуратно, сударь!

Ленотр вынес из застеклённого кабинета обернутый в мокрую тряпицу предмет и протянул его маркизу.

- Осторожнее! Они кусаются, - с нежной улыбкой добавил он, перекладывая букет на локоть дю Плесси-Бельера. - Шипастые они, но прекрасные.

- Да, - проговорил Франсуа-Анри, любуясь бархатистыми лепестками в едва раскрывшихся бутонах. - Они прекрасны, как и та, для которой они предназначены.

Кивнув на прощание садовнику после того, как тот повторил ценные указания о том, как уберечь цветы от случайной поломки и высыхания до того, как их поставят в воду, маркиз поспешил прочь из Оранжереи. Но не стал возвращаться назад в парадный вестибюль дворца, а направился прямо к воротам, выходящим на маленькую улочку Клошар. Там, в условленном месте, его ждал одолженный у герцога де Невера экипаж. Всего лишь небольшой крюк в сторону дворца де Бурбон, половину которого занимала чета де Суассонов, и он покинет Париж незамеченным! Никто и знать не будет о том, куда и зачем он уехал.

- Эй! - крикнул он мальчишке, коротавшему время на пороге заведения мадам Розанжелы.

- Месье маркиз! - радостно отозвался пострел.

- Тихо ты! - шикнул дю Плесси-Бельер. - Беги к королевским конюшням и громко, так чтобы услышали, спроси: закладывать ли карету для маркиза дю Плесси-Бельера? Можешь выждать с минуту или две, потом беги назад. Вот тебе три медяка за труды.

Проведя эту маленькую диверсию с целью пустить слух о своём предполагаемом отъезде из дворца, Франсуа-Анри добежал до ожидающего его экипажа и сел в него, отдав короткий приказ сначала отвезти его к садам Екатерины Медичи. Во дворец графа де Суассон он предпочитал ездить не напрямик по улице дю Фуа, а в объезд по улице Гренель, куда выходила калитка в парк и сады - предмет особой гордости принцессы де Кариньян де Бурбон, матери графа Эжена-Мориса де Суассона.

***

Какими же угнетающе долгими могут быть вечерние часы в ожидании чуда, которое может случиться лишь с вероятностью дождя над барханами Аравийской пустыни! Олимпия с трудом находила себе место в личных покоях, наотрез отказавшись выйти к гостям принцессы де Кариньян. Её не интересовало, кто отозвался на приглашение, в котором, среди пафосных и ничего не значащих любезностей, сквозил непрозрачный намёк на возможное появление самого короля. Людовик редко пропускал карточные вечера у принцессы, хотя и не задерживался за столом в гостиной, подолгу исчезая в садах, а согласно слухам, в личных покоях графини де Суассон.

Нет! Надеяться, чтобы обмануться и провести ночь в слезах разочарования, - этого Олимпия хотела избежать, во что бы то ни стало! А потому она весь вечер старательно придумывала для себя важные дела и требовавшие срочных решений вопросы, чтобы отвлечь свои мысли от последних слов Людовика, которые были обращены даже не к ней, - о боги! - а ко всем в зале и ни к кому конкретно.

Золотистый свет весенних сумерек постепенно угасал, и сад за окнами её покоев погружался в бархатный сумрак. Это не была ещё по-настоящему непроглядная темнота близящейся ночи. На фоне тёмно-синего неба всё ещё можно было различить силуэты многочисленных веточек деревьев с нежными очертаниями первых листочков, трепещущих от малейшего дуновения ветерка. Пронзительные голоса певчих птиц сменили мелодичные трели одинокого соловья, самозабвенно заливающегося то грустной, то весёлой песней, призывая внимание своей пассии.

Спокойствие в садах, окружающих дворец, постепенно передавалось и Олимпии, но стоило колокольчикам часов на каминной полке зазвенеть, отмечая очередную четверть часа, и в её сердце вновь разгорался тлеющий огонёк надежды. Встреча, даже только на несколько мгновений, объятия, поцелуи, слова обещаний прислать за ней гонца, чтобы она прибыла ко двору тотчас же, без промедления...

- Сейчас же!

- Что это? - Олимпия вздрогнула от неожиданности.

Нет, это был не голос в её голове и не фантазия! Это был настоящий голос, который властным тоном отдавал приказания в саду прямо под окнами её покоев!

Не помня себя от охватившего её волнения, сияя счастливой улыбкой, Олимпия в несколько летящих шагов оказалась у окна и распахнула обе створки.

Внизу она увидела высокую фигуру, закутанного в плащ мужчины. Его лица было не видно из-за широких полей шляпы, но эти густые волосы, длинными прядями разметавшиеся по плечам, и пышный букет цветов у него в руках наводили на мысли только об одном человеке.

- Лестницу сюда! - повторил мужчина, и бархатный баритон его голоса, даже будучи приглушённым, в мгновение ока вернул Олимпию от счастливых грёз к печальной действительности.

- Сударь! А что это вам понадобилось в такой час в садах её высочества? - насмешливо спросила Олимпия, высунувшись в окно по самые плечи. - Если вы намерены выразить своё почтение принцессе де Кариньян, то спешу огорчить вас: вы ошиблись окнами!

О, она бы всё отдала, чтобы увидеть, как обескураженный из-за её насмешек дю Плесси-Бельер растеряется в замешательстве и не найдётся с ответом! Неужели этот хлыщ вообразил себе, что может вот так открыто и дерзко преследовать её дешёвыми трюками, стоило Людовику отвернуться от неё всего лишь на один день? И да и нет. Ответом на её внутреннее возмущение был сам маркиз, который уверенно поднимался по садовой лестнице, приставленной к её окну.

- И думать не смейте, что вам здесь рады! - выкрикнула в сердцах Олимпия и хотела уже захлопнуть створки окна перед носом главного повесы королевского двора.

- О, моя дорогая графиня! - послышалось в ответ. - А я и не надеялся застать вас! Вы не за карточным столом? Неужели вы успели проиграть такую огромную сумму, что решили покончить с игрой на весь оставшийся вечер?

- Я и не думала играть сегодня, - сорвалось с языка Олимпии, прежде чем она спохватилась и запоздало напомнила себе о том, что не собирается отвечать дерзкому ухажёру ни единым словом.

- Не везёт в картах, значит, повезёт в любви! - философским тоном заметил дю Плесси-Бельер.

Поднявшись ещё на две ступеньки, он мог смотреть прямо в лицо графини.

- Мне всегда везло и с тем, и с другим, - парировала Олимпия и невольно улыбнулась в ответ на обаятельную улыбку маркиза. - Зачем вы здесь? Всё, что я готова вам дать, так это моё полное пренебрежение вашим вниманием, а тем более этими вашими попытками втереться ко мне в доверие.

- Представьте себе, моя дорогая, но именно сегодня, вот в эту самую минуту, меня совершенно не заботит ни ваше внимание, ни ваше доверие! Да и вообще, я был бы рад не застать вас и вовсе.

- Ах вы ж! - возмущённо воскликнула Олимпия и занесла было руку для пощёчины наглецу, когда тот поднял к её глазам пышный букет едва распустившихся роз.

- Осторожно! - с этим предупреждением он протянул к ней цветы так, чтобы букет можно было перехватить в том месте, где колючие стебли были завёрнуты в мокрую холстину.

- Боги... Да осторожнее вы сами!

При виде лепестков, трепетно подрагивающих от малейшего движения их рук, Олимпия не выдержала и, очарованная и цветами, и тем, с какой заботой они были завёрнуты, приняла букет и тут же прильнула к ним лицом, вдыхая нежный аромат.

- Наслаждайтесь, моя дорогая, - улыбнулся маркиз и начал спуск вниз.

- Как, вы уже уходите? Сбегаете? Вот так даже? - иронично, но теперь уже без вызова спросила Олимпия.

- Я же сказал, что я и не рассчитывал на приём этим вечером, - отозвался из темноты дю Плесси-Бельер, но вдруг изменил направление и снова поднялся к ней. - Впрочем, если я заслужил награду, то не уйду, так и не получив её от вас, моя дорогая.

- Награду? Фи... - весело парировала Олимпия, но насмешка в её голосе не прозвучала хоть сколько-нибудь сурово. - Так всё-таки вы не столь уж бескорыстны, сударь? Что ж, надо признать, что вы хотя бы пытались.

- Моя корысть - то взгляд очей, ко мне лишь обращённый, и томных губ улыбка, и нежность их прикосновений к моим губам, - почти шёпотом произнёс Франсуа-Анри, когда их лица оказались так близко друг к другу, что не будь между ними цветов, он бы почувствовал её дыхание на своих губах.

- Зачем вам это? - внезапная грусть заставила её на время позабыть о вражде, и вместо того, чтобы отпрянуть, Олимпия приблизилась к лицу маркиза ещё ближе, тут же получив укол острых шипов, спрятанных под густой листвой.

- Этот букет - ключ к одному мгновению счастья для меня, - ответил Франсуа-Анри, глядя в её глаза. - Поэтому я и согласился доставить его. Сегодня я настоящий счастливец, ведь я застал вас, даже не рассчитывая на это. А теперь вы видите и мои глаза. И вы можете прочитать в них...

- Полноте! - строго оборвала его Олимпия. - Я ничего не вижу в ваших глазах. Ничего, кроме дерзости и желания посмеяться надо мной. Если он отвернулся от меня сегодня, это не значит, что я ценю себя настолько мало, что брошусь в объятия первого же, кто посмел занять...

- Мой бог! - тихо рассмеялся дю Плесси-Бельер и посмотрел вниз. - Нет, вы решительно разочаровали меня, моя дорогая! Как можно! Неужели вы перестали ждать и надеяться?

- Надеяться на что?

Тон дю Плесси-Бельера, а ещё больше его смех оскорбили Олимпию настолько, что она была готова швырнуть ему в лицо злосчастный букет, несмотря на то, что это были нежно любимые ею розы! А ведь это были те самые розы, которые Людовик дарил ей каждую весну. И тут же, при мысли о возлюбленном, Олимпия тихонько вздохнула и опустила взгляд, почувствовав, как в её душе загорелся робкий огонёк надежды. Запоздалая догадка, несовместимая с полной безнадежностью, в которой она сама себя убеждала, вдруг осенила её.

- Неужели эти цветы от него? - глухим голосом спросила она, переборов в себе страх услышать очередную насмешку.

- Он просил меня привезти их для вас, - ответил дю Плесси-Бельер, на этот раз также серьёзно и без тени издёвки.

- Но почему он сам не привёз их? - в глазах Олимпии блеснули опасные огоньки от наворачивающихся слёз.

Вдали прогудел бой колокола на башенных часах, ему начал вторить перезвон колокольчиков часов на каминной полке. Маркиз с тревогой на лице обернулся, чтобы посмотреть в сторону противоположного флигеля дворца.

- Потому что он уже прибыл с парадного входа, - произнёс он. - Этот букет должен быть сюрпризом. А всё вышло не совсем так, как было задумано.

- Сюрприз? Так он захотел удивить меня? - смешавшись, спросила Олимпия и мгновенно забыла о том, что сердилась на дю Плесси-Бельера.

- Да, сюрприз. Вы бы непременно нашли их на вашей постели. И терялись бы в догадках, когда и как он успел... - со вздохом произнёс тот. - Теперь же мне пора исчезнуть. Прощайте!

- Но вы сказали, что он уже прибыл? Он решил... Вы же не шутите?

- Нет! Я никогда не шучу о намерениях моего короля, - с толикой сожаления ответил маркиз и собрался начать спуск.

- Подождите! - шепнула Олимпия и тут же отошла вглубь комнаты.

Она положила цветы на постель, выбрала из букета один цветок и бегом вернулась к окну.

- Это вам! - сказала она и быстро поцеловала маркиза в улыбающиеся губы.

Молниеносная стремительность с её стороны встретилась с искушающей нежностью его губ, и этот поцелуй продлился несколько дольше, чем рассчитывала Олимпия, но не настолько, как желал бы того Франсуа-Анри.

- Манчини никогда не остаются в долгу! - выдохнула она, стараясь справиться с волнением и вернуть себе прежнюю суровость. - Оставьте это себе... Для кого-нибудь из ваших пассий. Это непременно впечатлит её.

- Я сохраню эту розу на память о вас, моя дорогая, - шепнул Франсуа-Анри, тоже стараясь подавить охватившее его волнение. - Она будет напоминать мне о вас, - лукавая улыбка блеснула в синих глазах, - такая же нежная и колючая.

- Ах, вы ж! - вспыхнула Олимпия, но про себя поблагодарила маркиза за дерзость, которая помогла ей справиться с минутным замешательством.

- Синьора! Синьора графиня! - позвали из-за двери. - Король! Король прибыл во дворец! Его величество ждёт вас!

- Это он!

Олимпия мгновенно обернулась и громко ответила:

- Минуту! Я сейчас же!

Когда же она вновь посмотрела в окно, то увидела лишь тень кого-то, кто уносил от её окна компрометирующую лестницу, а дю Плесси-Бельер быстрым шагом удалялся прочь, и вскоре его тёмный силуэт растворился в темноте.